Воздушный стрелок 3 - Страница 16

Кто поднял мятеж, против кого. На чьей стороне Бестужевы? Что творится в боярском городке и существует ли он до сих пор, или, может, его уже давно раскатали по бревнышку? Например, та же гвардия? А что, не зря же зимние квартиры Преображенского полка расположены чуть ли не в зоне прямой видимости городских боярских усадеб? Нет, нужно срочно поговорить с Нулиным, он обещал. И выбираться отсюда. До утра я от неопределенности просто на стену полезу, это точно. Транспорт? Да черт с ним! Надо будет, под разгоном, за полтора часа до городка доберусь.

О, а вот и доктор, как по заказу… и судя по отсутствующему халату, дежурство у него закончилось. А значит, пора исполнять утреннее обещание…

Глава 8. Мы делили апельсин

Разговор с докторомайором получился коротким и малоинформативным. По крайней мере в части тех вопросов, что интересовали меня в первую очередь. Да, в городе, действительно, мятеж. На подавление брошены все части расположенные в двухчасовой зоне, бояре участвуют в восстании отнюдь не все, но отделить «агнцев от козлищ» удается не всегда. К тому же, кое-кто из них, под шумок, начал сводить счеты с давними врагами и недоброжелателями, так что, каша в городе заварилась, та еще. А помимо самих именитых, в боях на их стороне участвуют отряды наемников, некоторые из них, также, кстати, как и часть боярских дружинников, вооружены тактическими комплексами, как легкими, так и тяжелыми. Вот тут я напрягся. На память тут же пришли «Гончие» и «Северная Звезда» и подвалы их баз… Ой-ей-ей. А не об этом ли предупреждал дедушка Скуратов-Бельский, а? Стоп. Отставить. Не сейчас.

Результат нашей беседы был очевиден. Нулин уперся и ни в какую не желал выпускать меня до наступления утра, точнее, до завершения утреннего обхода и подписания соответствующих документов.

— Осип Михайлович, но ведь я не служу в вашем полку… — Пытался я убедить врача, но тот только набычился и недовольно сопел. Порядок, есть порядок, видите ли.

— Сбегу. — В конце концов заявил я. Нулин было приподнял бровь, изображая недоверчивое и безмолвное: «Ну-ну», и я покачал головой. — Поймите, Осип Михайлович, у меня есть обязанности, которые я должен исполнить. На моей шее четыре ученицы. Все они из боярских семей. Одна из них, моя невеста… Так что, давайте решать вопрос сейчас. Я и так пропустил почти три недели, за которые с ними могло произойти все, что угодно.

— Кирилл, пойми и ты меня! Завтра утром должен явиться полковник с заместителем. Заместитель его, по особой части, понимаешь? Они должны с тобой поговорить.

— Ага, а потом запрут «на всякий случай». — Мотнул я головой. — И хорошо еще, если в палате, а не на «губе». И когда я доберусь до своих?

— Черт с тобой. Держи. — После недолгого размышления, Нулин сунул мне в руку ключ. Кажется, ему просто надоело спорить. — Хранилище за дверью дежурного по первому этажу. Двенадцатый бокс — твой. Когда заберешь свои вещи, ключ оставь на стойке. И… подбери себе какую-нибудь рубашку. Джинсы-то, помню, в порядке. Куртку ты в Манеже снимал, а вот рубашка и свитер… в хлам. Выкинули мы их, как только от твоего мяса отодрали.

— Спасибо. А оружие? — С облегченным вздохом поинтересовался я.

— Хм… там же. Внизу лежит твой рюкзак, в нем твои стволы и ножи эти страхолюдные. И Кирилл… будь осторожнее. Против ТТК никакой пистолет не поможет, ты же понимаешь?

— Понимаю. Буду. Спасибо, Осип Михайлович, и вам и Вячеславу. — Кивнул я, поднимаясь со стула в ординаторской, где мы устроились для разговора. Я уже дошел до двери, когда меня догнал глухой голос врача.

— Нет больше Славы, Кирилл. Сгорел в бронеходе на второй день этой свистопляски. Три тяжелых ТК ушатал, а четвертый их запалил. Всем экипажем в дым ушли… — Я обернулся к Нулину, но тот только рукой махнул. Иди, мол.

Вот так. Балагур и весельчак… Эх, Слава-Слава… что ж ты так?

Медленно выдохнув, я молча кивнул уже отвернувшемуся майору, и побрел в сторону стойки дежурного. Сколько раз, я вот так уходил из госпиталя… из палатки комполка, Там, каждый раз унося с собой эту пустоту. Вот был человек, сидел рядом с тобой за столом и в засаде, разговаривал, шутил и смеялся, спорил, или молчал, дожидаясь сигнала к атаке, выцеливая противника… а потом, вдруг: «сожалеем, раны несовместимые с жизнью»… «извини, лейтенант, взрыв фугаса»… «остался прикрывать отход»… Мы, дети войны, а война жрет своих детей, да… Но каждый раз одно и то же. И каждый раз, словно кусок жизни вырвали, с кровью, с мясом. И никогда не знаешь, что лучше, быть сожранным этой стервой разом, или вот так, по чуть-чуть… кивая в ответ на сухие объяснения замотанных врачей, или устало-деловитые слова командира, выправляя похоронки или снимая берет, под холостые выстрелы салюта у свежего холмика земли…

Я не заметил, как дошел до стойки дежурного. Глянул на спящую медсестру, уронившую голову на руки и, тряхнув отросшими патлами, выгоняя из черепушки ненужные, несвоевременные мысли, осторожно скользнул ей за спину. Бесшумно открылась дверь хранилища, которую я тут же аккуратно притворил за собой. Рука скользнула к выключателю, и в хранилище загорелся неяркий свет пары старых, потрескавшихся плафонов. Раз, два… пять… девять… двенадцать. Вот оно.

Белье, носки, джинсы… надо же, они их даже выстирали! Тяжелые зимние ботинки… я покрутил головой и, обнаружив на длинной вешалке уставные черные рубашки бронеходчиков, под которыми было сложено остальное обмундирование, быстро подобрал нужный размер. Это, очевидно, для бедолаг, вроде меня, чья одежда пришла в негодность. Предусмотрительно, ничего не скажешь.